Формула расчета емкостного сопротивления. Ёмкостное сопротивление. Индуктивное сопротивление. Формула индуктивного сопротивления

Бе-линский, определяя своеобразие поэзии автора «Вакханки», пи-сал: «Направление поэзии Батюшкова совсем противоположно направлению поэзии Жуковского. Если неопределенность и ту-манность составляют отличительный характер романтизма в духе средних веков, то Батюшков столько же классик, сколько Жуков-ский -- романтик». Но чаще критик восхвалял его как романтика.

Творчество Батюшкова весьма сложно и противоречиво. Это порождает большую разноголосицу в его оценке. Некоторые кри-тики и литературоведы считают его неоклассиком (П. А. Плет-нев, П. Н. Сакулин, Н. К. Пиксанов). Опираясь на явные связи поэта с сентиментализмом, его воспринимают то сентиментали-стом (А. Н. Веселовский), то предромантиком (Н. В. Фридман). Преувеличивая свойственные Батюшкову переклички с Жуков-ским, его причисляли к «унылому» романтизму. Но Батюшков, испытывая в начале своего творчества частичное влияние клас-сицизма («Бог»), а затем гуманистическо-элегического роман-тизма, не принадлежал к правоверным приверженцам ни клас-сицизма, ни элегического романтизма. Вся его литературная дея-тельность, поэтическая и теоретическая, в своей основе развер-тывалась в непрестанной борьбе с классицизмом и его эпигонами. Явно метя в классицизм, он спрашивал в «Послании к Н. И. Гне-дичу»: «Что в громких песнях мне?» Батюшков выступил в слож-ных условиях переходного времени: уходящего, но еще активно действовавшего эпигонского классицизма, крепнувшего сенти-ментализма, возникавшего и приобретавшего популярность гума-нистическо-элегического романтизма. И это отразилось в его поэ-зии. Но, испытывая и преодолевая воздействие литературных влияний, Батюшков формировался преимущественно как поэт ге-донистическо-гуманистического романтизма. Для его поэзии ха-рактерно создание объективного образа лирического героя, обра-щение к реальной действительности, выразившееся, по словам Белинского, в частности, во введении в некоторые элегии «события под формой воспоминания». Все это было новостью в литературе того времени.

Большое количество стихов Батюшкова называются друже-скими посланиями. В этих посланиях ставятся и решаются проб-лемы социального поведения личности. Идеал Батюшкова в худо-жественном воплощении -- определенность, естественность и скульптурность. В стихотворениях «К Мальвине», «Веселый час», «Вакханка», «Таврида», «Я чувствую, мой дар в поэзии погас» и подобных им он достигает почти реалистической ясности и прос-тоты. В «Тавриде» сердечно начальное обращение: «Друг милый, ангел мой!» Пластично изображение героини, румяной и свежей, как «роза полевая», делящей с любимым «труд, заботы и обед». Здесь намечены и предполагаемые обстоятельства жизни героев: простая хижина, «домашний ключ, цветы и сельский огород». Восхищаясь этим стихотворением, Пушкин писал: «По чувству, по гармонии, по искусству стихосложения, по роскоши и небреж-"ности воображения -- лучшая элегия Батюшкова». Но ей не ус-тупает элегия «Я чувствую, мой дар в поэзии погас». Искрен-ностью чувств, задушевностью обращения к любимой она предвос-хищает лучшие реалистические элегии Пушкина.

Подробности быта лирического героя («Вечер», «Мои пена-ты») свидетельствуют о вторжении в поэзию повседневной жизни. В стихотворении «Вечер» (1810) поэт говорит о «посохе» дрях-лой пастушки, о «лачуге дымной», об «остром плуге» оратая, об утлой «ладие» и других конкретных деталях воссоздаваемых им обстоятельств.

Яркая пластичность лучших произведений Батюшкова опре-деляется строгой целенаправленностью всех средств их изобра-жения. Так, стихотворение «К Мальвине» начинается сравне-нием красавицы с розой. Последующие четыре строфы обыгры-вают и расширяют это сравнение. И грациозное произведение завершается пожеланием-признанием: «Пусть розы нежные гор-дятся На лилиях груди твоей! Ах, смею ль, милая, признаться? Я розой умер бы на ней». Стихотворение «Вакханка» воссоздает образ жрицы любви. Уже в первой строфе сообщающей о стре-мительном беге вакховых жриц на праздник, подчеркивается их эмоциональность, порывистость, страстность: «Ветры с шумом разнесли Громкий вой их, плеск и стоны». Дальнейшее содержание стихотворения -- развитие мотива стихийной страсти. Белинский об элегии «На развалинах замка в Швеции» (1814) писал: «Как все в ней выдержано, полно, окончено! Какой роскошный и вместе с тем упругий, крепкий стих!».

Поэзии Батюшкова свойственна сложная эволюция. Если в ранних стихах он склонен выражать и изображать душевные со-стояния в большей или меньшей мере статически («Как счастье медленно приходит»), то в расцвете своего творчества поэт рисует их в развитии, диалектически, в сложных противоречиях («Раз-лука»; «Судьба Одиссея»; «К другу»).

Произведения Батюшкова, воплощая естественные, индиви-дуальные чувства и страсти, не укладывались в привычные жанрово-видовые формообразования и стиховые метроритмические схе-мы классицизма, предназначенные для выражения отвлеченных чувств. Следуя за Жуковским, поэт внес и свою долю в разработ-ку силлабо-тонического стиха. «Легкая поэзия», требовавшая ес-тественности, непосредственности, обусловила широкое обраще-ние Батюшкова к разностопному ямбу, отличающемуся разговор-ностью, выразительностью, гибкостью. По свидетельству И. Н. Розанова, этим размером написано почти две трети его сти-хов («Мечта», «Послание к Н. И. Гнедичу», «Воспоминание» и др.). Но для большинства наиболее жизнерадостных лириче-ских произведений, славящих любовь, Батюшков предпочел игро-вой хорей («К Филисе», «Ложный страх», «Счастливец». «При-видение», «Вакханка»). Раздвигая возможности силлаботоники, поэт, кроме четырехстопного («Как счастье медленно приходит»), шестистопного («Послание к стихам моим») ямба, также исполь-зует трехстопный. Живость послания «Мои пенаты», написанного трехстопным ямбом, вызвала похвалу Пушкина и Белинского.

Батюшков в ряде стихов показал образцы строфического искусства и замечательное мастерство симметрического построе-ния стиха («На смерть супруги Ф. Ф. Кокошкина», «К другу», «Песнь Гаральда Смелого», «Переход через Рейн»). Придавая своим стихам непринужденность, непосредственность потока чувств и мыслей, он чаще пользуется свободной строфикой, но и в ней стремится к симметрии («Веселый час»).

Заботясь о естественности стихов, поэт много внимания уде-ляет их благозвучности. Он любит музыкальные созвучия со-гласных: «Играют, пляшут и поют» («К Мальвине»); «Часы крылаты! не летите» («Совет друзьям»); «Во всем величии блис-тала» («Воспоминание»); «Коней серебряной браздой!» («Счаст-ливец»). Искусно повторяя, концентрируя звуки п, р, б и др., поэт создает целую музыкальную симфонию в стихотворении: «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы При появлении авро-риных лучей...» (1819).

Батюшков один из первых среди поэтов нарушает абсолютные границы между жанрами, установленные классицистами. Посла-нию он придает свойства то элегии («К другу»), то исторической элегии («К Дашкову»), он обогащает жанр элегии и превращает ее в лиро-эпическое произведение («Переход через Рейн», «Гезиод и Омир -- соперники», «Умирающий Тасс»).

Расширяя возможности разговорной речи в поэзии, Батюшков достигает непосредственности в стихах: «Подайте мне свирель простую, Друзья! и сядьте вкруг меня под эту вяза тень густую. Где свежесть дышит среди дня» («Совет друзьям»). Но при этом там, где необходимо, он обращается к анафорам («Отрывок из XXXIV песни «Неистового Орланда»), инверсиям («Тень друга») и к другим средствам синтаксической изобразительности.

Демократизируя литературный язык, поэт не страшится слов и выражений более широкого круга, чем любезное ему общество просвещенного дворянства. У него мы встретим уместно применен-ные слова: «крушиться» («Совет друзьям»), «топая» («Радость»), «рдеет» («Пленный»).

Пластической выразительности произведений Батюшкова по-могают и точные, конкретные изобразительные средства, в част-ности эпитеты. У него юность красная, вакх веселый, часы кры-латы, луга зелены, ручьи прозрачны, («Совет друзьям»), нимфы резвые и живые, сон сладкий («Веселый час»), дева невинная («Источник»), рощи кудрявые («Радость»), стан стройный, ла-ниты девушки пылающи («Вакханка»).

Но, полностью владея искусством художественного слова и блестяще проявив его во многих прекрасных лирических творе-ниях, Батюшков оставил и стихотворения, в той или иной степени недоработанные. Это отметил еще Белинский. По его наблюдению, лирические произведения поэта по преимуществу «ниже обнаруженного им таланта» и далеко не выполняют «возбужденных им же самим ожиданий и требований». В них встречаются затруд-ненные, неуклюжие обороты и фразы: «Скорее морем льзя без-бедно на валкой ладие проплыть» («Н. И. Гнедичу», 1808). Или: «Ведомый музами, в дни юности проник» («К Тассу», 1808). Они не всегда избавлены от неоправданной архаики: в элегии «Умирающий Тасс», написанной в 1817 г., встречаются слова, явно выпадающие из ее стиля: «кошницы», «лобзаний», «веси», «перст», «оратая», «зрел», «огнь», «соплетенный», «десницу», «стогнам», «глас», «небренной».

Батюшков -- замечательный знаток античности. Он вводит в свои стихи исторические и мифологические имена этого мира. В стихотворении «Мечта» вспоминаются зефиры, нимфы, гра-ции, амуры, Анакреонт, Сапфо, Гораций и Аполлон, а в стихотво-рении «Совет друзьям» -- нимфы, Вакх, Эрот. У него есть стихи «К Мальвине», «Послание к Хлое», «К Филисе». Однако обилие античных имен, исторических и мифологических в стихах о совре-менности, несомненно, привносит стилистический разнобой. Имен-но поэтому Пушкин по поводу послания «Мои пенаты» заметил: «Главный порок в сем прелестном послании есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни». В этом стихотворении в «хижине убогой» с «ветхим и треногим столом», «жесткой постелью», «рухлядью скудельной» соседствуют «кубки», «чаша золотая» и «ложе из цветов».

Кризис мировоззрения, исторические элегии, антологические стихи. Сохраняя верность эпикурейской музе, Батюшков в 1817"г. писал: «Тот вечно молод, кто поет Любовь, вино, эрота». Но в эту пору «легкая поэзия», полная жизнерадостности, уже уте-ряла в его творчестве ведущую роль. Во втором периоде своего творческого пути, который начинается примерно с 1813 года, поэт вступает в полосу идейных сомнений, колебаний и разоча-рований.

Ничем не удержимое наступление «железного века» буржу-азно-капиталистических отношений, обострявшиеся социальные противоречия грубо разрушали сладостную мечту поэта о неза-висимой, мирной, счастливой жизни хижин вдали от городов. Его буквально потрясли разрушительные события, перенесенные народами, в особенности соотечественниками, в войне 1812 г. В октябре 1812 г. он писал Н. И. Гнедичу из Нижнего Новгоро-да: «Ужасные поступки вандалов или французов в Москве и в ее окрестностях, поступки, беспримерные и в самой истории, вовсе расстроили мою маленькую философию и поссорили меня с челове-чеством».

Жизнь неумолимо разрушала просветительскую философию Батюшкова. Он вступил в полосу мировоззренческого кризиса.

3. Особенности романтизма Батюшкова.

Бе­линский, определяя своеобразие поэзии автора «Вакханки», пи­сал: «Направление поэзии Батюшкова совсем противоположно направлению поэзии Жуковского. Если неопределенность и ту­манность составляют отличительный характер романтизма в духе средних веков, то Батюшков столько же классик, сколько Жуков­ский - романтик». Но чаще критик восхвалял его как романтика.

Творчество Батюшкова весьма сложно и противоречиво. Это порождает большую разноголосицу в его оценке. Некоторые кри­тики и литературоведы считают его неоклассиком (П. А. Плет­нев, П. Н. Сакулин, Н. К. Пиксанов). Опираясь на явные связи поэта с сентиментализмом, его воспринимают то сентиментали­стом (А. Н. Веселовский), то предромантиком (Н. В. Фридман). Преувеличивая свойственные Батюшкову переклички с Жуков­ским, его причисляли к «унылому» романтизму. Но Батюшков, испытывая в начале своего творчества частичное влияние клас­сицизма («Бог»), а затем гуманистическо-элегического роман­тизма, не принадлежал к правоверным приверженцам ни клас­сицизма, ни элегического романтизма. Вся его литературная дея­тельность, поэтическая и теоретическая, в своей основе развер­тывалась в непрестанной борьбе с классицизмом и его эпигонами. Явно метя в классицизм, он спрашивал в «Послании к Н. И. Гне­дичу»: «Что в громких песнях мне?» Батюшков выступил в слож­ных условиях переходного времени: уходящего, но еще активно действовавшего эпигонского классицизма, крепнувшего сенти­ментализма, возникавшего и приобретавшего популярность гума­нистическо-элегического романтизма. И это отразилось в его поэ­зии. Но, испытывая и преодолевая воздействие литературных влияний, Батюшков формировался преимущественно как поэт ге-донистическо-гуманистического романтизма. Для его поэзии ха­рактерно создание объективного образа лирического героя, обра­щение к реальной действительности, выразившееся, по словам Белинского, в частности, во введении в некоторые элегии «события под формой воспоминания». Все это было новостью в литературе того времени.

Большое количество стихов Батюшкова называются друже­скими посланиями. В этих посланиях ставятся и решаются проб­лемы социального поведения личности. Идеал Батюшкова в худо­жественном воплощении - определенность, естественность и скульптурность. В стихотворениях «К Мальвине», «Веселый час», «Вакханка», «Таврида», «Я чувствую, мой дар в поэзии погас» и подобных им он достигает почти реалистической ясности и прос­тоты. В «Тавриде» сердечно начальное обращение: «Друг милый, ангел мой!» Пластично изображение героини, румяной и свежей, как «роза полевая», делящей с любимым «труд, заботы и обед». Здесь намечены и предполагаемые обстоятельства жизни героев: простая хижина, «домашний ключ, цветы и сельский огород». Восхищаясь этим стихотворением, Пушкин писал: «По чувству, по гармонии, по искусству стихосложения, по роскоши и небреж-"ности воображения - лучшая элегия Батюшкова». Но ей не ус­тупает элегия «Я чувствую, мой дар в поэзии погас». Искрен­ностью чувств, задушевностью обращения к любимой она предвос­хищает лучшие реалистические элегии Пушкина.

Подробности быта лирического героя («Вечер», «Мои пена­ты») свидетельствуют о вторжении в поэзию повседневной жизни. В стихотворении «Вечер» (1810) поэт говорит о «посохе» дрях­лой пастушки, о «лачуге дымной», об «остром плуге» оратая, об утлой «ладие» и других конкретных деталях воссоздаваемых им обстоятельств.

Яркая пластичность лучших произведений Батюшкова опре­деляется строгой целенаправленностью всех средств их изобра­жения. Так, стихотворение «К Мальвине» начинается сравне­нием красавицы с розой. Последующие четыре строфы обыгры­вают и расширяют это сравнение. И грациозное произведение завершается пожеланием-признанием: «Пусть розы нежные гор­дятся На лилиях груди твоей! Ах, смею ль, милая, признаться? Я розой умер бы на ней». Стихотворение «Вакханка» воссоздает образ жрицы любви. Уже в первой строфе сообщающей о стре­мительном беге вакховых жриц на праздник, подчеркивается их эмоциональность, порывистость, страстность: «Ветры с шумом разнесли Громкий вой их, плеск и стоны». Дальнейшее содержание стихотворения - развитие мотива стихийной страсти. Белинский об элегии «На развалинах замка в Швеции» (1814) писал: «Как все в ней выдержано, полно, окончено! Какой роскошный и вместе с тем упругий, крепкий стих!».

Поэзии Батюшкова свойственна сложная эволюция. Если в ранних стихах он склонен выражать и изображать душевные со­стояния в большей или меньшей мере статически («Как счастье медленно приходит»), то в расцвете своего творчества поэт рисует их в развитии, диалектически, в сложных противоречиях («Раз­лука»; «Судьба Одиссея»; «К другу»).

Произведения Батюшкова, воплощая естественные, индиви­дуальные чувства и страсти, не укладывались в привычные жанрово-видовые формообразования и стиховые метроритмические схе­мы классицизма, предназначенные для выражения отвлеченных чувств. Следуя за Жуковским, поэт внес и свою долю в разработ­ку силлабо-тонического стиха. «Легкая поэзия», требовавшая ес­тественности, непосредственности, обусловила широкое обраще­ние Батюшкова к разностопному ямбу, отличающемуся разговор­ностью, выразительностью, гибкостью. По свидетельству И. Н. Розанова, этим размером написано почти две трети его сти­хов («Мечта», «Послание к Н. И. Гнедичу», «Воспоминание» и др.). Но для большинства наиболее жизнерадостных лириче­ских произведений, славящих любовь, Батюшков предпочел игро­вой хорей («К Филисе», «Ложный страх», «Счастливец». «При­видение», «Вакханка»). Раздвигая возможности силлаботоники, поэт, кроме четырехстопного («Как счастье медленно приходит»), шестистопного («Послание к стихам моим») ямба, также исполь­зует трехстопный. Живость послания «Мои пенаты», написанного трехстопным ямбом, вызвала похвалу Пушкина и Белинского.

Батюшков в ряде стихов показал образцы строфического искусства и замечательное мастерство симметрического построе­ния стиха («На смерть супруги Ф. Ф. Кокошкина», «К другу», «Песнь Гаральда Смелого», «Переход через Рейн»). Придавая своим стихам непринужденность, непосредственность потока чувств и мыслей, он чаще пользуется свободной строфикой, но и в ней стремится к симметрии («Веселый час»).

Заботясь о естественности стихов, поэт много внимания уде­ляет их благозвучности. Он любит музыкальные созвучия со­гласных: «Играют, пляшут и поют» («К Мальвине»); «Часы крылаты! не летите» («Совет друзьям»); «Во всем величии блис­тала» («Воспоминание»); «Коней серебряной браздой!» («Счаст­ливец»). Искусно повторяя, концентрируя звуки п, р, б и др., поэт создает целую музыкальную симфонию в стихотворении: «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы При появлении авро-риных лучей...» (1819).

Батюшков один из первых среди поэтов нарушает абсолютные границы между жанрами, установленные классицистами. Посла­нию он придает свойства то элегии («К другу»), то исторической элегии («К Дашкову»), он обогащает жанр элегии и превращает ее в лиро-эпическое произведение («Переход через Рейн», «Гезиод и Омир - соперники», «Умирающий Тасс»).

Расширяя возможности разговорной речи в поэзии, Батюшков достигает непосредственности в стихах: «Подайте мне свирель простую, Друзья! и сядьте вкруг меня под эту вяза тень густую. Где свежесть дышит среди дня» («Совет друзьям»). Но при этом там, где необходимо, он обращается к анафорам («Отрывок из XXXIV песни «Неистового Орланда»), инверсиям («Тень друга») и к другим средствам синтаксической изобразительности.

Демократизируя литературный язык, поэт не страшится слов и выражений более широкого круга, чем любезное ему общество просвещенного дворянства. У него мы встретим уместно применен­ные слова: «крушиться» («Совет друзьям»), «топая» («Радость»), «рдеет» («Пленный»).

Пластической выразительности произведений Батюшкова по­могают и точные, конкретные изобразительные средства, в част­ности эпитеты. У него юность красная, вакх веселый, часы кры­латы, луга зелены, ручьи прозрачны, («Совет друзьям»), нимфы резвые и живые, сон сладкий («Веселый час»), дева невинная («Источник»), рощи кудрявые («Радость»), стан стройный, ла­ниты девушки пылающи («Вакханка»).

Но, полностью владея искусством художественного слова и блестяще проявив его во многих прекрасных лирических творе­ниях, Батюшков оставил и стихотворения, в той или иной степени недоработанные. Это отметил еще Белинский. По его наблюдению, лирические произведения поэта по преимуществу «ниже обнаруженного им таланта» и далеко не выполняют «возбужденных им же самим ожиданий и требований». В них встречаются затруд­ненные, неуклюжие обороты и фразы: «Скорее морем льзя без­бедно на валкой ладие проплыть» («Н. И. Гнедичу», 1808). Или: «Ведомый музами, в дни юности проник» («К Тассу», 1808). Они не всегда избавлены от неоправданной архаики: в элегии «Умирающий Тасс», написанной в 1817 г., встречаются слова, явно выпадающие из ее стиля: «кошницы», «лобзаний», «веси», «перст», «оратая», «зрел», «огнь», «соплетенный», «десницу», «стогнам», «глас», «небренной».

Батюшков - замечательный знаток античности. Он вводит в свои стихи исторические и мифологические имена этого мира. В стихотворении «Мечта» вспоминаются зефиры, нимфы, гра­ции, амуры, Анакреонт, Сапфо, Гораций и Аполлон, а в стихотво­рении «Совет друзьям» - нимфы, Вакх, Эрот. У него есть стихи «К Мальвине», «Послание к Хлое», «К Филисе». Однако обилие античных имен, исторических и мифологических в стихах о совре­менности, несомненно, привносит стилистический разнобой. Имен­но поэтому Пушкин по поводу послания «Мои пенаты» заметил: «Главный порок в сем прелестном послании есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни». В этом стихотворении в «хижине убогой» с «ветхим и треногим столом», «жесткой постелью», «рухлядью скудельной» соседствуют «кубки», «чаша золотая» и «ложе из цветов».

Кризис мировоззрения, исторические элегии, антологические стихи. Сохраняя верность эпикурейской музе, Батюшков в 1817"г. писал: «Тот вечно молод, кто поет Любовь, вино, эрота». Но в эту пору «легкая поэзия», полная жизнерадостности, уже уте­ряла в его творчестве ведущую роль. Во втором периоде своего творческого пути, который начинается примерно с 1813 года, поэт вступает в полосу идейных сомнений, колебаний и разоча­рований.

Ничем не удержимое наступление «железного века» буржу­азно-капиталистических отношений, обострявшиеся социальные противоречия грубо разрушали сладостную мечту поэта о неза­висимой, мирной, счастливой жизни хижин вдали от городов. Его буквально потрясли разрушительные события, перенесенные народами, в особенности соотечественниками, в войне 1812 г. В октябре 1812 г. он писал Н. И. Гнедичу из Нижнего Новгоро­да: «Ужасные поступки вандалов или французов в Москве и в ее окрестностях, поступки, беспримерные и в самой истории, вовсе расстроили мою маленькую философию и поссорили меня с челове­чеством».

Жизнь неумолимо разрушала просветительскую философию Батюшкова. Он вступил в полосу мировоззренческого кризиса.

4. «Думы» Рылеева, особенности жанра.

Крупнейшим поэтом и главой де­кабристского романтизма по праву считается К. Ф. Рылеев. Накану­не 14 декабря 1825 г. и в день выступления он сыграл активную роль, фактически заменив намеченного диктатором Трубецкого, ко­торый изменил восставшим в последний момент. Рылееву в особую вину поставили попытку уговорить „Каховского рано утром 14 де­кабря... проникнуть в Зимний дворец и, совершая как бы само­стоятельный террористический акт, убить Николая". Причисленный к тем, кто замышлял цареубийство, он был осужден на смертную казнь. Имя его изъяли из литературы.

В 1823-1825 гг. Рылеев работал над завершением цикла „Ду­мы", начатого ранее. Это были произведения особой жанровой структуры. Написанные на историческом материале, они заметно от­личались от исторических поэм и баллад. Дума как жанр сочетает в себе признаки оды, элегии, поэмы, баллады и, может быть, исторической повести в стихах. В творческой установке Рыле­ева при создании дум преобладало воспитательное, поучительное стремление.

Ощущая, что Россия находится накануне революционного взры­ва и решительного перехода к будущему, Рылеев обратился к прош­лому. Это не уход от актуальных проблем, а попытка решить их особым образом. У Рылеева возник глубоко продуманный замысел: создать ряд произведений о героях, чей пример способствовал бы воспитанию полезных для общества качеств - патриотизма, граж­данской ответственности, ненависти к тиранам.

„Думы" - не сборник разрозненных произведений, хотя бы близких по теме: это в строгом значении слова цикл - наджанровое (или сверхжанровое) объединение ряда произведений для раскрытия замысла, для воплощения содержания, которые не раскрыва­ются и не выражаются в каждом отдельном слагаемом, а в полном объеме предстают лишь в границах всего цикла. Картина действи­тельности в циклах создается по принципу мозаики. Отдельные про­изведения взаимно дополняют друг друга. Связь между ними об­разуется не путем прямых авторских указаний, а вследствие сосед­ства, прилегания, взаимных параллелей, аллюзий; образных пере­кличек. Эти не заявленные в слове связи содержательны. Вследст­вие чего и возникает сверх суммы содержания отдельных слагаемых также дополнительное содержание или, по определению академика В.В. Виноградова, „приращение поэтического смысла".

По-видимому, Рылеев сам сознавал новаторский, необычный для русского читателя той поры характер своего цикла. Поэтому он счел необходимым „помочь" читателю, пояснив в общем введении суть своего замысла, а затем к каждому произведению дал пояснение в виде краткого предисловия или примечания. В общем введении сказано о задаче: „Напомнить юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти - вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине: ни­что уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних понятий не в состоянии изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для бою ратников, мужей доблестных для совета".

Как видно, это - поэтическая интерпретация политической программы „Союза благоденствия": длительное, на протяжении двух десятилетий воспитание целого поколения для планируемой на се­редину 40-х годов революции. „Думы" в этом смысле - произве­дения воспитательные. Литература превращается в орудие, с по­мощью которого должны быть достигнуты, по сути дела, внелитературные цели.

Создаваемая Рылеевым сложная, многослойная структура со многими внутренними связями должна была соответствовать богат­ству и общественной значимости содержания цикла „Думы". Объек­тивное содержание истории России не только изложено и освоено на разных поэтических уровнях, но и неоднократно преломлено под разными углами зрения. В принципе это должно было дать вы­пуклое, объемное выражение отдельным эпизодам и всей картине исторического развития страны.

В духе того времени Рылеев для обоснования своего новатор­ства решил сослаться на авторитеты, на давние корни явления, на давнишний характер жанра: „Дума, старинное наследие от южных братьев наших, наше русское, родное изобретение. Поляки заняли ее от нас". На самом же деле он, заимствуя, вступал в соревнование с иноземной традицией, создавал жанр действительно новый и положил начало собственной традиции. В результате творческих исканий и открытий Рылеева дума прижилась в жанровой системе русской поэзии. К ней обращались Пушкин и Лермонтов. Особый вид она затем приняла у Некрасова, Блока и Есенина.

Особенно перспективным оказалось объединение дум в цикл.
По сути, это первый в русской литературе цикл: вслед за Рылеевым
стали создавать собственные системы из стихов, рассказов, очер­ков, повестей, драм и даже романов почти все крупные писатели
России от пушкинских „Повестей Белкина" и „Маленьких траге­дий", а затем тургеневских „Записок охотника" до сатирических
циклов Салтыкова-Щедрина и „Русских сказок" Горького. В своем
развитии мировое художественное сознание подошло к тому уровню,
на котором освещение личной и общественной жизни человека по­
требовало обращения к новым формам эпоса. Циклизация и была
одним из проявлений этой потребности в эпическом осмыслении
и изображении действительности.

В думах Рылеев стремился осветить историю России с иных позиций, нежели Карамзин. Фактически многое у него заимствуя, Рылеев переосмыслял взятое в свете декабристских воззрений. Ре­волюционный поэт-романтик вступил в идейный спор с придворным историографом по самому важному для той поры вопросу о роли самодержавия в объединении и укреплении России. И эта его антикарамзинская установка отчетливо прослеживается в изображе­нии событий и героев прошлого. Так, если Карамзин утверждал, что самодержавие спасло Русь от иноземных захватчиков, если он полагал, что великая держава и современная культура созданы самодержавием, то у Рылеева на этот счет иные представления. И они раскрываются не в прямых оценках (хотя и такие имеются), а в образных перекличках. Вот, например, изображается Ермак: завоеватель Сибири, разрушитель хищного царства на границах России, герой, раздвинувший и упрочивший пределы отечества. Все это совершено Ермаком без поддержки центральной власти, в пору несчастий, постигших Русь при злополучном Иване Грозном. С одной стороны - подлинное героическое деяние, подстать подвигам древ­них героев. А с другой - выжженная Москва при набеге крымского хана, трупы убитых, задохнувшихся, затоптанных москвичей - де­сятки тысяч погибших. Разгромленные армии на западных, северо­западных границах Руси. Неистовые злодейства помешанного вла­дыки на троне.

Таким же образом поступает Рылеев и в других случаях. Офи­циально прославленные, причисленные подчас к лику святых влады­ки у Рылеева предстают то как тираны, то как братоубийцы, насильники, развратники на троне, лицемеры и интриганы. Церковь нарекла Владимира Киевского святым - за принятие христианства. А Рылееву как будто неизвестен этот факт и его значение в исто­рии Руси. Зато он помнит о многоженстве Владимира, напоминает о его мстительности и жестокости. В момент сюжетного действия он готов убить Рогнеду, мать своего сына, на его глазах! Замученного в Орде Михаила Тверского церковь тоже святым, но замучили-то его по наущению московского князя! Об этом Рылеев осторожно напоминает в кратком предисловии. А в думе „Борис Годунов" царь на троне прямо назван похитителем власти, оборвавшим законную династию, убий­цей, человеком с неспокойной совестью. Не тираноборец, а новый тиран, выученик Ивана Грозного! Так выходит по смыслу думы.

У Пушкина имелись возражения насчет „Дум" Рылеева. В мае 1825 г. он высказал свое мнение в письме к Рылееву: „Что сказать тебе о думах? во всех встречаются стихи живые... Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один по­крой: составлены из общих мест... Описание места действия, речь героя и - нравоучение. Национального, русского нет в них ничего кроме имен (исключаю Ивана Сусанина, первую думу, по коей на­чал я подозревать в тебе истинный талант)".

Возражения Пушкина были двоякого рода. С одной стороны, он полагал, что никакая - даже самая высокая! - цель не оправды­вает антиисторизма. Так, он настойчиво требовал от Рылеева из ду­мы „Олег Вещий" убрать злополучный „щит с гербом России", якобы прибитый к вратам Царьграда. О каком гербе России могла идти речь в начале X в.?! Тогда была Киевская Русь, а герб (если только под гербом подразумевался двуглавый орел) появился чуть ли не шесть веков спустя, при Иване III, в Москве, которой еще не существовало во времена набегов восточных славян на Кон­стантинополь. На это величественное прошлое, на пра-Русь поэт-романтик проецировал недавние события 1812 г.: изгнание Наполео­на, поход русских армий на Запад, взятие Парижа... Но поэт-реалист категорически отвергал подобные аллюзии: историю должно изображать такою, какой она была на самом деле. Он не считал, что на такие „мелочи" можно не обращать внимания. Более того, он решительно разошелся с Рылеевым насчет его известного утверж­дения: „Я не поэт, а гражданин". Пушкин считал недопустимым низ­водить поэзию на служебный уровень, не принимал возражений Рылеева, что „формам поэзии вообще придают слишком много важ­ности".

В ответ на это Пушкин решительно заявил: „Если кто пишет стихи, то прежде всего должен быть поэтом, если же хочешь просто гражданствовать, то пиши прозою".

Рылеев погиб за долго до полного расцвета своего таланта, не завершив спора с Пушкиным, не осуществив едва ли не большей части своих замыслов. При всем том вклад его в развитие русской поэзии является поистине уникальным.

Грани между нормой и патологией, между здоровьем и болезнью. Безумие, по мнению Достоевского, по своей сути непознаваемо. Таким образом, в русской литературе первой половины XIX века наблюдается переход от условно-метафорического изображения безумия в творчестве романтиков к медицински точному изображению процесса помешательства в повестях Гоголя “Записки сумасшедшего” и Достоевского “Двойник” с...

Синтез родов и жанров. 2. Романтическая трактовка образа Наполеона в лирике М.Ю.Лермонтова 1829-1841гг. Осмысление личности Наполеона в ранних элегиях 1829-1830гг. Увлечение М.Ю.Лермонтова наполеоновской темой, характерное для русской поэзии 1820-1830 годов, сказывается у поэта с первых лет его творчества. Наполеоновский цикл, условно выделяемый в поэзии М.Ю.Лермонтова – это группа...

С каким работал умирающий Брюллов, его высокое мастерство, приобретенное за долгие годы неустанного труда. Несмотря на столь расхожие взгляды среди современников Брюллова все же он был одним из ярчайших художников в русском искусстве второй трети XIX века. К.П. Брюллов был талантливым педагогом. Его учениками были Мокрицкий Н.А., Гагарин Г.Г., М.И. Железнов и другие. Традиции учителя были...

... "массива", к началу XXI в. можно говорить только о попытках типологизации данного периода в развитии консервативной мысли в России в современной отечественной историографии. Они были сделаны в монографии, посвященной истории русского консерватизма XIX века, вышедшей под редакцией В.Я. Гросула (глава о консерватизме в царствование Александра I написана именно им)6 и в нашей рецензии на указанную...

БИЛЕТ № 9

Константин Николаевич Батюшков (1787-1855) Его прозвище было «Ахил», которое произносилось «Ах, хил», потому как он был болезненным. Но несмотря на это он участвовал во многих сражениях. Батюшков создал легкую поэзию.

Его творчество очень противоречиво и сложно. До сих пор по-разному оценивают его художественнй метод: одни считают, что он – классицист, другие, в том числе Веселовский, считают его сентименталистом, третьи считают его предромантистом. Белинский написал: «Направление поэзии Батюшкова противоположно направлению поэзии Жуковского », однако, сам считал его романтиком. Батюшкова всегда сравнивали с Жуковским. Его всегда ставили вторым, а надо считать его просто другим. Он формировался как поэт с собственным стилем и художественным методом.

Первый период 1804-1811

Творчество - общение с близкими людьми. Потому популярне жанр послания .Нередко стихи посвящены женщинам, но с условными именами (к Лизе, к Маше и т.п.). В этих сихах поэт разговаривал с близкими людьми.

Батюшков писал и басни . В жанре послания он натренировал диалогический стиль, воссоздавать ощущение разговора.

Писал надписи , эпиграммы , юмористические послания . Тогда же появились элегии , которые станут ведущим жанром. Батюшков видел свою заслугу в создании легкой поэзии.

Он был признанным эпикурейцем в то время. Эпикурейские мотивы – важнейшие в его ранней лирике. Эпикурейская философия жизни связана с его представлениями, он ставит знак равенства между юностью и радостью, пишет: «умру – и всё умрет со мной », что входит в противоречие с мистическим романтизмом. Он даже может создать пейзаж в духе Жуковского, но он никогда не станет искать покоя, скажет, что радость в другом, не в покое. Он призывает отбросить призрачные мечты о славе и наслаждаться.

Трудно найти поэта, более скромного в описании женской красоты , чем Батюшков. Он создаст в лирике не какой-то индивидуализированный портрет, женский образ, он создаст обобщенный образ идеала женской красоты: «кудри золотые и очи голубые ». И вот эта идеальная дева в его лирике всегда предстает верной подругой, он всегда говорит о женской красоте словами восхищения, и даже страсть с женщинам наполнена очень высоким восхищением, как перед богиней. Например, в одном из посланий он так расскажет о женщине: «душа небесная во образе прекрасном ».

Многие послания посвящены друзьям, дружбу ставит также высоко, как любовь. Дружество – всегда поддержка, радость за чужие победы. Любовь и дружба – непреходящие ценности бытия.

Счастье в любви, дружбе, мирной (неразлучной с совестью) жизни – всё, что надо. Не надо особого богатства, призрачной славы, нужны верные друзья и верная подруга.

1811 – «Мои пенаты». Он воспевает домик матери в Антоново, в котором жил. Батюшков убеждает друзей, что к его глубокой хижине не найдут дороги «придворные друзья », богатства и суета. Но истинный друг, старец, бывший воин или человек нуждающийся всегда найдут там приют. Счастлив в домике поэт с возлюбленной, здесь охотней посещает его поэтическое вдохновение. Своё тихое счастье он хочет скрыть от зависти и скупости, и только сердечных друзей он зовет к себе в гости.
Батюшков создаёт идиллию деревенской жизни: с друзьями рай и в шалаше.

Его герой находится вне общественных бурь, он счастлив на лоне приролы, идеал -= счастливая, независимая, добродетельная жизнь. Идея идеальных отношений человека с миром – вот что такое легкая поэзия. Батюшков как романтик не приемлет мир суеты, богатства и в «Мои пенаты» горячо желает, чтобы к его хижине не нашли дороги лица, развращенные своим богатым положением. Но Б. выбирает уйти от действительности, а не бороться с ней.

События личной жизни поэта не были такими безоблачными и радужными. В 1807 году Батюшков записывается в ополчение, чтобы участвовать в войне против Наполеона, участвует в походе в Восточную Пруссию, с тех пор его жизнь полна скитаний. «Ни одного дня истинно покойного у меня нет». Он почувствует во многих войнах и оставит службу лишь в 1810 году. Во время похода скончается один из самых близких ему людей, наставник Муравьев, во время похода в Финляндию умирает его сестра Анна. Его любовные увлечения не оканчиваются счастливо. Вторая женитьба отца становится причиной разлада в семье, он с сестрами вынуждены переехать в Антоново. Там он создаст лучшие работы в своём творчестве, но при этом он при помощи переписке отслеживает, что происходит в столицах. В Антонове он создаёт свою лучшую сатиру, «Видение на берегах Леты ». Это боевой памфлет, в котором он излагает свой сон: Аполлон, прогневавшись, приказывает поэту погрузить себя и свои творения в воды Леты. Сюда приходят и другие поэты, больше всех здесь членов Шишковской «Беседы», он впервые употребляет слово «славянофил» при их характеристике. Почти все поэты гибли на берегах Леты, на поверхность всплыли лишь произведения Крылова. Баснописец, забыв житейское горе, уходит обедать. Эта сатира сделала Батюшкову имя, но и помогла завести врагов – шишковистов. Эта сатира свидетельствовала об эстетических позициях самого Батюшкова. Он узнает о своей широкой известности лишь через год, по приезду в столицу.

Второй этап творчества: 1812-1814

Начинается война с Наполеоном. Батюшков бросает службу. Он добивается своего зачисления в армию и вместе с армией совершает заграничный поход, участвовал в сражении под Лейпцигом, где погибает его друг, он побывал в Англии, Швеции, вступил в Париж в составе армии-победительницы. И с каждым сражением он что-то пишет. В его творчестве происходит перелом, он отказывается от легкой поэзии, эпикурейских мотивов.

1813 - «Послание к Дашкову». Начинается со слов «Мой друг, я видел море зла ». Это образец гражданской поэзии , он говорит, что не может писать о легких вещах, когда вокруг такие беды.

Он пишет военные стихи , воспевает военную мощь родины. Ведет активную переписку с друзьями. Он даёт советы Гнедичу по переводу «Иллиады», находясь на поле боя.
Его романтизм обретает гражданскую окраску. За элегией «послание к Дашкову» следуют исторические элегии. Он нарушает традицию торжественной оды, которая, казалось бы, нужна в подобных посланиях. В этих стихах он пишет о ратниках, славит солдат, а не воспевает конкретного необычного героя, или же создаёт батальные картины.
Меняется стиль поэта, его мировосприятие.

Третий период: 1815-1821

В 1814 году Батюшков возращается из заграничного похода. Художественный мир поэта продолжает меняться, наполняться романтическими влияниями. Появляется новое представление о человеке, ценностях жизни, обостряется интерес к истории. Появляются философские размышления в элегиях , они занимают центральное место. Это раздумья человека о смысле жизни, историческом бытии, жизнь – бесконечная череда событий . В его элегиях начинают преобладать мотивы воспоминаний, и это напоминает Жуковского. О любви он пишет как о чувстве высоком, но приходящем, трагическом. Это навеяно событиями личной жизни: после возвращения из заграничного похода он встречается с Анной Фурман, у них происходит разрыв. Возвратившись домой, он называет себя «печальный странник », но дома не находит счастье. «Есть странствиям конец, печалям – никогда ». Его любовь печальна, полна страданий. В его стихах выплескивается чувство отверженности, герой – человек, жребий которого не прост.

Часто появляется образ погибшего друга, например, в элегии «Тень друга» (1814 ). У Батюшкова появляется мотив неизбежной утраты дорогого человека, всё чаще он возлагает надежды на лучшую жизнь в ином мире. В стихотворении «Надежда » звучат слова: «я утолю любви желанье, земную ризу брошу в прах и обновлю существование ». В этот период творчество Батюшкова сближается с творчеством Жуковского: те же мотивы, интерес к Древней Греции. Мировоззрение Батюшкова становится всё более пессимистическим. В этот период он много и плодотворно работает, формирует свой двухтомник в 1817 году «Опыты в стихах и прозе», куда входит значительная часть его призваний. Он задумывает книгу о Данте и о истории, но всем этим замыслам не суждено сбыться.

В 1805-1806 г.г. в «Северном вестнике» и других журналах печатается ряд его стихотворений, в которых можно было почувствовать критическое отношение автора к прежним литературным направлениям, расслышать мотивы новой романтической поэзии (Элегия). И подметить ту новую идейно-художественную тенденцию,которая найдет развитие в его творчестве.

Творчество Б. иногда рассматривалась как отдельное направление в рус.лит. начала 19в. – неоклассицизм. Основание для этого усматривали в глубоком интересе писателей этой группа к античной литературе и культуре, в свойственных им элементах «классического» стиля, в стремлении к совершенству формы, гармонии частей, пластичности, что особенно заметно в поэтике Б. По этим признакам Белинский готов назвать его классиком, потому что в отличие от Жуковского, его романтизму не свойственна туманность, неопределенность. Но вместе с тем Белинский отмечает, что Б. как поэт того времени «не мог в свою очередь не заплатить дани романтизму. … И как хорош романтизм Б! В нем столько определенности и ясности!»

Вся литературная деятельность и худ. система Б. была направлена против классицизма.

Античность, как и Возрождение Б. воспринимал и отражал романтически, пытаясь понять дух и стиль эпох. Поэтому более правы исследователи, которые относят Б. к романтизму, хотя своеобразии его твор-ва очевидно.

С Жуковским Батюшков сближается в неприятии современной действительности, неудовлетворяющим этическим и эстетическим идеалам поэта, утверждение личности и ее внутреннего мира как высшей ценности.

Романтизм Ж. и Б. отвечал идейным настроениям той группы дворянства, которая под влиянием оживления общественно-политической жизни в первые десятилетия 19в. Стала во враждебные отношения к реакционному лагерю и оказалась восприимчивой к либеральным веяниям эпохи.

Центральными идеями романтизма были идея свободы личности , идея человека и его достоинства вне сословного ранга. Но ни слова о политической свободе, воодушевляющей романтиков-революционеров.

Основное желание Батюшкова: «Сохранить души возвышенной свободу » - свободу от блеска, мишуры, богатства, суеты. Недостаточность свободы ощущал сам поэт, и в одной из своих записных книжек он писал: «человек в пустыне свободен, человек в обществе раб ».

«Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова как социально-психологический и философский роман.

Герой нашего времени

Лермонтов задумал роман в 1837 году. Основная работа велась в 1838 году, была завершена в 1839. Роман публиковался отдельными частями, как и Онегин. Публиковался в «отечественных записках», был полностью издан в 40-ом году.Критика встретила роман неоднозначно, завязалась острая полемика. Белинский восхищался: «произведение, представляющее совершенно новый мир искусства», отметил «богатство содержания, оригинальность». Были критики, не принявшие роман, и прежде всего это было связано с образом главного героя. Многим критиком Печорин показался клеветнической карикатурой. Роман не понравился Николаю I: поначалу он решил, что Максим Максимыч и есть главный герой, и расстроился своей ошибкой, назвав Печорина «гадким». Это заставило автора дополнить роман предисловием и предисловием к дневнику Печорина. Оба эти предисловия играют важную роль и объясняют авторскую концепцию.

Все образы романа подчинены раскрытию центрального образа. Это социально-психологический и философский роман . Социальная проблематика связана с водяным обществом, Печорин исследуется как социальный тип, психологическая проблематика связана с раскрытием личности (есть психологический портрет, самоанализ, внутренний монолог), философские проблемы – рок и судьба, добро и зло, вера и безверие.
По частям:
1. Предисловие ко всему роману.
2. Бела (повесть)
3. Максим Максимыч (рассказ, путевые заметки)
4. Предисловие к журналу Печорина.
5. Тамань (романтическая новелла)
6. Княжна Мэри – дневниковая запись, (психологическая повесть).
7. Фаталист (философская повесть)
Лермонтов намеренно нарушает жизненно-хронологическую последовательность:
1. Тамань.
2. Княжна Мэри.
3. Бела.
4. Фаталист.
5. Максим Максимыч.
В романе они выступают в казалось бы хаотичном чередованию. Всё это нужно для постепенного раскрытия образа главного героя. Части имеют разные жанры, но роман не распадаются, потому что все части объединены одним героем, который последовательно определяется каждой главой.

Лермонтов сделал заявку на работу, по жанру родственную Евгению Онегину (Пушкин: «собрание пестрых глав»).

В предисловии к роману. Которое было дописано позднее, автор скажет: «герой нашего времени точно портрет, но не одного человека, а пороков всего поколения ». Лермонтов не пытается давать оценку герою и предложить способ исправить подобное, лишь даёт портрет, «указывает болезнь ».

В первой части по замыслу Лермонтова мы видим Печорина глазами Максима Максимыча. Они люди разных поколений, Максим Максимыч – честный служака, поднявшийся из низов. Для него Печорин абсолютно непонятен. Мы видим Печорина глазами человека, который его не понимает. Максим Максимыч – человек добрый, неплохо разбирается в горцах, знает их традиции и обычаи, и ничего, кроме этой жизни, он не знает уже много лет. Когда появляется Печорин, Максим Максимыч изначально расположен к нему, как к сослуживцу. «Он был такой тоненький, беленький », и он изначально предлагает Печорину дружить.
Вся характеристика Максим Максимыча противоречива, он хорошо относится к Печорину, но не понимает его, говорит, что это «с большими странностями человек ». Для него Печорин – человек, у которого на роду написано, что с ним должны случаться разные необыкновенные вещи.
Вначале романа перед нами предстаёт загадочный, странный, противоречивый герой – романтический. Мы не знаем, о чем думает герой, почему совершает свои поступки, потому что это неясно Максим Максимычу, потому и читателю.
И Казбич, и Бела – всё это романтические образы, и им соответствует романтический герой. Максим Максимыч пытается урезонить Печорина, что он зря украл Белу, но у них не получается разговора. Для Печорина достаточным оправданием кражи является то, что Бела ему нравится. Максим Максимыч ощущает свою правоту, но не может спорить с Печориным, вынужден с ним согласиться. Максим Максимыч старше Печорина, но тем не менее вынужден с ним соглашаться и подчиняться ему.

Рассказ Печорина о юности напоминает рассказ Онегина о юности. Он вел светскую жизнь, в его жизни было много романов, и это ему опротивело. «Любовь дикарки не многим лучше любви знатной барыни » - характеризует он отношения с Беллой.
Максим Максимыч пересказывает рассказ Печорина. Искренен ли Печорин или нет, давая себе эту характеристику, ответить точно нельзя. Позиция Лермонтова тоже не даёт нам возможностей сделать однозначный вывод.

В первой части Печорин для нас загадка, создаётся образ загадочного и никому не понятного героя. Путешествующий офицер, который выслушивает Максима Максимыча, относится к тому же обществу, что и Печорин, поэтому он понял его лучше, чем штабс-капитан. В романе впервые появляется целой прослойки общества современников, и даёт его путешествующий офицер, замечая, что есть немало людей, говорящих то же самое, и эта скука, меланхолия – особенность представителей высшего света. Но от этого Печорин более понятным не стал.

Все герои первой части даны в романтическом ключе. Когда Белла при смерти, кажется, что Максим Максимыч проявил гораздо больше сострадания, чем Печорин, хотя тот вновь рисковал жизнью: «я даже жизнь за неё отдам, только мне с нею скучно ». В этой части на явном контрасте проявляется доброта человека, который ничего не знал, кроме службы, и холодность Печорина. Когда Белла умерла, Максим Максимыч хотел утешить Печорина, но тот поднял голову и засмеялся.

Первая часть заканчивается, и всё, что мы можем сказать о Печорине – он обладает сильным характером и волей, умеет добиваться своего, эгоистичный, представитель высшего света, способный подчинять своей воле других людей, он хорошо разбирается в «науке страсти нежной» и совершенно непонятно, чем он руководствуется в своих поступках.
В первой части мы видим только поступки, не понимая, почему Печорин совершает их.

Вторая часть («Максим Максимыч») – путевые заметки.
Максим Максимыч и путешественник вновь встречаются, и герои узнают, что туда же приехал Печорин. Максим Максимыч был убежден, что Печорин прибежит к нему на встречу, и он прождал его всю ночь, и Печорин не пришел. Первым Печорина увидел путешествующий офицер, и дал ему важный психологический портрет, точно так же противоречивый. «Широкие плечи дкоазывали крепкое сложение, способное переносить все трудности жизни, пыльный бархатный сюртучок, ослепительно чистое белье», «походка небрежна и ленива» , он не размахивал руками – верный признак скрытности характера». С первого взгляда рассказчик не дал бы ему и двадцати лет, со второго дал все тридцать. Путешествующий офицер обратил внимание на глаза Печорина: «они не смеялись, когда он смеялись », что признак или злого нрава, или глубокой постоянной грусти, «они сияли фосфорическим блеском, подобным блеску гладкой стали» . Этот психологический портрет добавляет лишь немного в раскрытие характера Печорина. Он отметил холодные, рассудочные глаза Печорина, его внимательный и пристальный взгляд – и это главное.
Встреча между Печориным и штабс-капитаном производит грустное впечатление. Максим Максимыч, может, впервые оставил дела службы, чтобы встретиться с Печориным, бежал, чтобы встретиться с ним, а тот лишь холодно протянул ему руку. Печорин не хочет задержаться, но когда Максим Максимыч вспомнил о Белле, тот «чуть побледнел и отвернулся».
Вновь Печорин предстаёт холодным, черствым, недружелюбным. Создаётся впечатление, что, быть может, Печорин – исключительно эгоистического плана человек, ведь ему не важно, как к нему относятся. Он продолжает оставаться такой же загадкой и в этой части.

В следующей части начинается журнал Печорина. В этом журнале он сам начинает рассказывать о себе. Это психологический портрет современника.
В предисловии к журналу офицер, которому достались записки Печорина, «история души человеческой едва ли не любопытней и не полезней истории целого народа ». Журнал Печорина – история его души, прежде всего исследуется внутренний мир человека.
Отношение автора к Печорину выражается лишь в названии романа, он не даёт оценок, предоставляя это право читателям.

После того, как Лермонтов намеренно создавал образ романтического героя, то в Тамани и начало, и конец антиромантические. Кажется, Тамань создана по всем правилам романтической новеллы: слепой, контрабандисты, ундина, описание моря, преследования и т.п. Но сам Печорин антиромантичен, как только можно: «Тамань самый скверный городишка, я там чуть не умер с голоду, да вдобавок меня хотели утопить ». Намеренно среди романтических описаний героев появляются прозаические записи Печорина. Становится ясно, что Печорин вовсе не человек, у которого на роду написано, что с ним должны случаться необыкновенные вещи, он сам ищет этих вещей. Никто не просил Печорина следить за контрабандистами, это его собственное желание – и опять он рискует жизнью. Таким образом, характеристика Максим Максимыча не совсем верна.
В первой части Печорин трагически изменил судьбу семьи Беллы, здесь он вновь меняет чужую налаженную жизнь. Но непонятно, зачем ему это, что движет им, зачем он рискует жизнью. Описывая свои похождения, Печорин никогда не пытается дать характеристику своему поступку, просто говорит, куда он пошел, что он там увидел, и при этом совершенно безжалостно может написать, что он не умеет плавать.
Таким образом, первое впечатление, которое было составлено на протяжении первых глав, абсолютно неверно. Да, он смел, да, обладает волей, но ради чего он совершает поступки и ищет событий – непонятно. Его не волнует, что будет с людьми, не волнует риск. Он и сам не знает, зачем он это делает: «зачем судьбе было кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов ». Впервые появляется тема судьбы. Пока эта фраза Печорина – единственная, но потом будут рассуждения о судьбе, и станет ясно, зачем они.

Конец тоже антиромантический: Печорин заявляет, что ему всё равно, что стало с другими героями. После первой части стало ясно, что он смел и сам ищет приключений.

«Княжна Мэри» - чистейший дневник.
Он приезжает в Пятигорск, но нет никаких описаний города, интереса к положению на фронтах. Всё, что написано в дневнике – о людях, это безжалостная характеристика окружающих, в том числе и себя.
Первая характеристика – это характеристика Грушницкого. Они приятели, вместе служили, но Грушницкий – юнкер. «Он закидывает голову назад, когда говорит, говорит скоро и вычурно», «производить эффект – наслаждение », «в его душе часто много добрых слов, но ни на грош поэзии», «его цель – сделаться героем романа », «он так часто пытался уверить других, что он существо, не созданное для этого мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что сам в этом уверился ». Довольно точная и безжалостная характеристика.
Грушницкий молод, служит только год, и в силу молодости и моды Грушницкий играет роль романтического героя. На самом деле, Грушницкий играет роль Печорина. Печорин, который хорошо разбирается в людях, прекрасно это видит и понимает. Грушницкий относится к Печорину, как к старшему другу, ему он поверяет свои тайны.
Получается, что для Печорина важно, чтобы в душе была поэзия. Он ловко и точно характеризует Грушницкого, хотя тот ничего не сделал Печорину, которому не нравится лишь то, что юнкер изображает его. Печорин специально злит Грушницкого, поняв, что ему нравится княжна Мэри, он начинает отпускать ей комплименты. Понимая, какие чувства испытывает Грушницкий, Печорин делает всё, чтобы вывести его из себя, заставить его проявить свою суть, а не тот образ, который тот играет перед княжной Мери. Он словно бы играет с Грушницким.
Другая характеристика, которую он даст, совершенно отличается по тону и фразам. Доктору Вернеру: «скептик, материалист, а вместе с тем и поэт » (обратите внимание: поэт!). Однажды Печорин видел, как он плакал над умирающем солдатом, он отмечает высокую душу у своего знакомого. Эта характеристика говорит об уважительном отношении Печорина. Максим Максимыч и Грушницкий мало понимают в жизни, с Вернером можно говорить на равных, но он ни с кем не строит дружеских отношений. Ему не нужна дружба, в силу того, что дружба предполагает ответственность, а ему этого не надо. Он хочет быть свободным. Он сравнивает дружбу с рабством.
Узнав из уст Грушницкого, что тот влюблен в княжну Мери, Печорин весело скажет: «завязка есть, а об развязке этой комедии мы похлопочем, явно судьба заботится о том, чтобы мне не было скучно » - очередное замечание о судьбе . Печорин опять вмешивается в жизнь других людей. Грушницкий совершенно искренне влюблен в княжну, но куда ему сражаться с Печориным. Печорин умеет ухаживать за дамами и знает, чем их поразить, как влюбить в себя. Ещё одна самохарактеристика в ходе разговора с княжной Мэри: «Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было, но они проявились», «я был готов любить весь мир, но меня никто не понял, и я выучился ненавидеть», «я сделался нравственным калекой». Это он говорит девушке, не имеющей жизненного опыта, она искренне жалела его, и Печорин отмечает, что это – слабость всех женщин.
Печорин с легкостью добивается любви девушки.

Есть женщина, которая любит Печорина таким, ка кон есть – княгиня Вера. Она говорит, что она раба его. Она готова изменить свою жизнь ради него. Она любит Печорина, а тот лишь хочет быть любимым.

«Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки» - «а ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой едва распустившейся душой». Получается, что та реплика о завязке комедии – это начало, он продолжает игру, он играет людьми и предугадывает, как люди поступят, продумывает ситуацию, как они поведут себя в какой-либо ситуации. Иногда, когда кажется, что у него появились какие-то чувства к княжне, он сразу же прерывает себя, говоря, что это от нервов. Не одна девушка была покорена Печориным, была влюблена в него, но он опять проводит эксперимент. Он сам придумывает себе разные ситуации, в которые ставит себя. «Первое моё удовольствие – подчинить моей воле всё, что меня окружает». Ему нравится быть причиной страдания и радости людей, ведь это пища гордости, а счастье – насыщенная гордость. Он понимает, что у него нет никакого права вмешиваться в жизнь людей, но всё равно делает это. Он знает, что способен подчинять людей, но всё равно делает это.

Комедия, которую он разыгрывает, становится трагедией. «Зло порождает зло, первое страдание даёт понятие об удовольствии мучить другого», - пишет он в своём дневнике. Кажется, что он ведет себя так в ответ на чье-то зло, но виноваты ли его жертвы? Зло, которое чинит Печорин, во много раз больше зла, которое причиняют. Он просто не учитывает нравственные ориентиры, несет зло с легкостью, при этом продумывая его, сам откровенно признавая, что это зло. В результате мы понимаем, что для Печорина не важны ни дружба, ни любовь, что есть желание обладать властью над людьми.

Заканчивая эту комедию, Печорин разыгрывает целую интригу. Он делает всё, чтобы поставить Грушницкого в истинно романтическую ситуацию. Он верно предполагает, что когда это случится, Грушницкий растеряется, ведь он не романтический герой, а простой молодой юнкер. Печорин уверен, что в этой ситуации Грушницкому останется извиниться, проявить себя таким, какой он есть, совершенно не думая о том, что у Грушницкого могут быть какие-то вещи, настолько же значимые, как для Печорина свои. Грушницкий действительно растерялся, как предугадал Печорина, ведь он знает, что пуля одна, и в любом случае он потеряет честь, и оказывается, честь для Грушницкого очень важна, и тот поступает не так, как ожидал Печорин, не бежит извиняться, а призывает Печорина стрелять. И тот стреляет. Грушницкий погибает, в общем, так и не начав жить.
А Печорин опять рисковал жизнью. Он даёт себе ещё одну самохарактеристику: «что ж, умереть, так умереть, потеря для мира небольшая, да мне и самому порядочно уж скучно, я как человек, который не едет домой спать только потому, что нет ещё его кареты». Эта характеристика очень непохожа на то, что он говорил княжне Мери или Максиму Максимычу.
«Я чувствую в душе моей силы необъятные, но я не угадал своё назначение». «Сколько раз я уже играл роль топора в руках судьбы». В этой записи он так и не приблизился к разгадке, почему же он несет зло людям. Печорин не осознает, что чувства, которые не нужны ему (дружба, любовь и пр.), могут быть смыслом жизни для других людей. Выстраивая свой эксперимент, он не берет в расчет то, что люди испытывают не игрушечные, а подлинные чувства. Он не понимает, что Грушницкий не мог поступить иначе, что княжна Мери действительно его полюбила и готова идти за него замуж. Печорин словно бы отринул от себя то, что делает людей счастливыми, и не понимает, почему он несчастен. Он готов отдать жизнь, честь, но не готов отказаться от свободы. При этом он и сам не понимает, зачем ему эта свобода. На самом деле, он ведет спор, спор с судьбой, он хочет доказать, что он может распоряжаться чужими судьбами, но при этом не может распорядиться своей собственной. Он сам страдает от этого, но не может остановиться.

Фаталист – философская повесть.
В «Княжне» становится понятно, что Печорин – человек глубокий, способный на глубокое чувство, но сознательно отринувший ответственность ради того, чтобы чувствовать свою полную независимость от окружающего мира. Он смотрит поверх голов, осознает, что он выше их. Ему нужно убедиться в собственной способности владеть роком, поэтому он постоянно упоминает о судьбе.
В последней части этот же вопрос возникает в самом начале. Он спорит с Вуличем, что предопределения нет, но побеждает Вулич. В последней части Лермонтов выходит на обобщение своего времени. Когда Печорин возвращается домой, он видит небо, «и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, что думали, что небесные светила принимают участие в наших спорах», ему смешно, что люди верят в высшую справедливость, что у них есть твердые нравственные ориентиры. Своё же поколение он характеризует «жалким», отмечает, что оно не способно к жертвам даже для собственного счастья.
Лермонтов не даёт оценок, он даёт портрет поколения. Не зря Печорин говорит о том, что он не проявляет своих лучших благородных качеств людей. Он презирает людей потому, что презирает себя. Печальна именно нереализованность этого человека, его жизнь – лишь цепь экспериментов над другими. В результате в этой жизни нет ни близкого человека, ни дома, ни любимой женщины, ведь он сам сознательно отказался от этого. Он отказался от этого ради спора, который разрешить невозможно, ведь никто не знает, есть ли судьба или нет.

Лермонтов создал глубокий образ человека, который страдает сам и несет страдания другим, человека 30-х годов 19-го века.

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-02-12

Константин Николаевич Батюшков

Идейно-художественное своеобразие поэзии Батюшкова.

Белинский, определяя своеобразие поэзии автора «Вакханки», писал: «Направление поэзии Батюшкова совсем противоположно направлению поэзии Жуковского. Если неопределенность и туманность составляют отличительный характер романтизма в духе средних веков, то Батюшков столько же классик, сколько Жуковский - романтик». Но чаще критик восхвалял его как романтика.

Творчество Батюшкова весьма сложно и противоречиво. Это порождает большую разноголосицу в его оценке. Некоторые критики и литературоведы считают его неоклассиком (П. А. Плетнев, П. Н. Сакулин, Н. К. Пиксанов). Опираясь на явные связи поэта с сентиментализмом, его воспринимают то сентименталистом (А. Н. Веселовский), то предромантиком (Н. В. Фридман). Преувеличивая свойственные Батюшкову переклички с Жуковским, его причисляли к «унылому» романтизму. Но Батюшков, испытывая в начале своего творчества частичное влияние классицизма («Бог»), а затем гуманистическо-элегического романтизма, не принадлежал к правоверным приверженцам ни классицизма, ни элегического романтизма. Вся его литературная деятельность, поэтическая и теоретическая, в своей основе развертывалась в непрестанной борьбе с классицизмом и его эпигонами. Явно метя в классицизм, он спрашивал в «Послании к Н. И. Гнедичу»: «Что в громких песнях мне?» Батюшков выступил в сложных условиях переходного времени: уходящего, но еще активно действовавшего эпигонского классицизма, крепнувшего сентиментализма, возникавшего и приобретавшего популярность гуманистическо-элегического романтизма. И это отразилось в его поэзии. Но, испытывая и преодолевая воздействие литературных влияний, Батюшков формировался преимущественно как поэт гедонистическо-гуманистического романтизма. Для его поэзии характерно создание объективного образа лирического героя, обращение к реальной действительности, выразившееся, по словам Белинского, в частности, во введении в некоторые элегии «события под формой воспоминания». Все это было новостью в литературе того времени.

Большое количество стихов Батюшкова называются дружескими посланиями. В этих посланиях ставятся и решаются проблемы социального поведения личности. Идеал Батюшкова в художественном воплощении - определенность, естественность и скульптурность. В стихотворениях «К Мальвине», «Веселый час», «Вакханка», «Таврида», «Я чувствую, мой дар в поэзии погас» и подобных им он достигает почти реалистической ясности и простоты. В «Тавриде» сердечно начальное обращение: «Друг милый, ангел мой!» Пластично изображение героини, румяной и свежей, как «роза полевая», делящей с любимым «труд, заботы и обед». Здесь намечены и предполагаемые обстоятельства жизни героев: простая хижина, «домашний ключ, цветы и сельский огород». Восхищаясь этим стихотворением, Пушкин писал: «По чувству, по гармонии, по искусству стихосложения, по роскоши и небрежности воображения- лучшая элегия Батюшкова». Но ей не уступает элегия «Я чувствую, мой дар в поэзии погас». Искренностью чувств, задушевностью обращения к любимой она предвосхищает лучшие реалистические элегии Пушкина.

Подробности быта лирического героя («Вечер», «Мои пенаты») свидетельствуют о вторжении в поэзию повседневной жизни. В стихотворении «Вечер» (1810) поэт говорит о «посохе» дряхлой пастушки, о «лачуге дымной», об «остром плуге» оратая, об утлой «ладите» и других конкретных деталях воссоздаваемых им обстоятельств.

Яркая пластичность лучших произведений Батюшкова определяется строгой целенаправленностью всех средств их изображения. Так, стихотворение «К Мальвине» начинается сравнением красавицы с розой. Последующие четыре строфы обыгрывают и расширяют это сравнение. И грациозное произведение завершается пожеланием-признанием: «Пусть розы нежные гордятся На лилиях груди твоей! Ах, смею ль, милая, признаться? Я розой умер бы на ней». Стихотворение «Вакханка» воссоздает образ жрицы любви. Уже в первой строфе, сообщающей о стремительном беге вакховых жриц на праздник, подчеркивается их эмоциональность, порывистость, страстность: «Ветры с шумом разнесли Громкий вой их, плеск и стоны». Дальнейшее содержание стихотворения - развитие мотива стихийной страсти. Белинский об элегии «На развалинах замка в Швеции» (1814) писал: «Как все в ней выдержано, полно, окончено! Какой роскошный и вместе с тем упругий, крепкий стих!» (VII, 249).

Поэзии Батюшкова свойственна сложная эволюция. Если в ранних стихах он склонен выражать и изображать душевные состояния в большей или меньшей мере статически («Как счастье медленно приходит»), то в расцвете своего творчества поэт рисует их в развитии, диалектически, в сложных противоречиях («Разлука»; «Судьба Одиссея»; «К другу»).

Произведения Батюшкова, воплощая естественные, индивидуальные чувства и страсти, не укладывались в привычные жанрово-видовые формообразования и стиховые метроритмические схемы классицизма, предназначенные для выражения отвлеченных чувств. Следуя за Жуковским, поэт внес и свою долю в разработку силлабо-тонического стиха. «Легкая поэзия», требовавшая естественности, непосредственности, обусловила широкое обращение Батюшкова к разностопному ямбу, отличающемуся разговорностью, выразительностью, гибкостью. По свидетельству И. Н. Розанова, этим размером написано почти две трети его стихов («Мечта», «Послание к Н. И. Гнедичу», «Воспоминание» и др.). Но для большинства наиболее жизнерадостных лирических произведений, славящих любовь, Батюшков предпочел игровой хорей («К Филисе», «Ложный страх», «Счастливец», «Привидение», «Вакханка»). Раздвигая возможности силлаботоники, поэт, кроме четырехстопного («Как счастье медленно приходит»), шестистопного («Послание к стихам моим») ямба, также использует трехстопный. Живость послания «Мои пенаты», написанного трехстопным ямбом, вызвала похвалу Пушкина и Белинского.

Батюшков в ряде стихов показал образцы строфического искусства и замечательное мастерство симметрического построения стиха («На смерть супруги Ф. Ф. Кокошкина»; «К другу», «Песнь Гаральда Смелого», «Переход через Рейн»). Придавая своим стихам непринужденность, непосредственность потока чувств и мыслей, он чаще пользуется свободной строфикой, но и в ней стремится к симметрии («Веселый час»).

Заботясь о естественности стихов, поэт много внимания уделяет их благозвучности. Он любит музыкальные созвучия согласных: «Играют, пляшут и поют» («К Мальвине»); «Часы крылаты! не летите» («Совет друзьям»); «Во всем величии блистала» («Воспоминание»); «Коней сребряной браздой!» («Счастливец»). Искусно повторяя, концентрируя звуки п, р, б и др., поэт создает целую музыкальную симфонию в стихотворении: «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы При появлении аврориных лучей…» (1819).

Батюшков один из первых среди поэтов нарушает абсолютные границы между жанрами, установленные классицистами. Посланию он придает свойства то элегии («К другу»), то исторической элегии («К Дашкову»), он обогащает жанр элегии и превращает ее в лиро-эпическое произведение («Переход через Рейн», «Гезиод и Омир - соперники», «Умирающий Тасс»).

Расширяя возможности разговорной речи в поэзии, Батюшков достигает непосредственности в стихах: «Подайте мне свирель простую, Друзья! и сядьте вкруг меня Под эту вяза тень густую, Где свежесть дышит среди дня» («Совет друзьям»). Но при этом там, где необходимо, он обращается к анафорам («Отрывок из XXXIV песни „Неистового Орланда“), инверсиям («Тень друга») и к другим средствам синтаксической изобразительности.

Демократизируя литературный язык, поэт не страшится слов и выражений более широкого круга, чем любезное ему общество просвещенного дворянства. У него мы встретим уместно примененные слова: «крушиться» («Совет друзьям»), «топая» («Радость»), «рдеет» («Пленный»).

Пластической выразительности произведений Батюшкова помогают и точные, конкретные, изобразительные средства, в частности эпитеты. У него юность красная, вакх веселый, часы крылаты, луга зелены, ручьи прозрачные («Совет друзьям»), нимфы резвые и живые, сон сладкий («Веселый час»), дева невинная («Источник»), рощи кудрявые («Радость»), стан стройный, ланиты девушки пылающи («Вакханка»).

Но, полностью владея искусством художественного слова и блестяще проявив его во многих прекрасных лирических творениях, Батюшков оставил и стихотворения, в той или иной степени недоработанные. Это отметил еще Белинский. По его наблюдению, лирические произведения поэта по преимуществу «ниже обнаруженного им таланта» и далеко не выполняют «возбужденных им же самим ожиданий и требований». В них встречаются затрудненные, неуклюжие обороты и фразы: «Скорее морем льзя безбедно На валкой ладие проплыть» («Н. И. Гнедичу», 1808). Или: «Ведомый музами, в дни юности проник» («К Тассу», 1808). Они не всегда избавлены от неоправданной архаики: в элегии «Умирающий Тасс», написанной в 1817 году, встречаются слова, явно выпадающие из ее стиля: «кошницы», «лобзаний», «веси», «перст», «оратая», «зрел», «огнь», «соплетенный», «десницу», «стогнам», «глас», «небренной».

Батюшков - замечательный знаток античности. Он вводит в свои стихи исторические и мифологические имена этого мира. В стихотворении «Мечта» вспоминаются зефиры, нимфы, грации, амуры, Анакреонт, Сафо, Гораций и Аполлон, а в стихотворении «Совет друзьям» - нимфы, Вакх, Эрот. У него есть стихи «К Маль-вине», «Послание к Хлое», «К Филисе». Однако обилие античных имен, исторических и мифологических в стихах о современности, несомненно, привносит стилистический разнобой. Именно поэтому Пушкин по поводу послания «Мои пенаты» заметил: «Главный порок в сем прелестном послании есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни». В этом стихотворении в «хижине убогой» с «ветхим и треногим столом», «жесткой постелью», «рухлядью скудельной» соседствуют «кубки», «чаша золотая» и «ложе из цветов».

Батюшкова считают непосредственным предшественником Пушкина, и не случайно - соединяя литературные открытия классицизма и сентиментализма, он явился одним из родоначальников новой, «современной» русской поэзии. Батюшков был последний русский поэт, творчество которого четко распределяется по лирическим жанрам. Стихотворения первого периода литературной деятельности поэта проникнуты эпикуреизмом: человек в его лирике страстно любит земную жизнь; главные темы в поэзии Батюшкова - дружба и любовь. Отказавшись от морализма и манерности сентиментализма, он находит новые способы выражения чувств и эмоций в стихе, предельно ярких и жизненных:Стройный стан, кругом обвитый Хмеля жёлтого венцом, И пылающи ланиты Розы ярким багрецом, И уста, в которых тает Пурпуровый виноград - Все в неистовой прельщает! В сердце льет огонь и яд! («Вакханка», 1815)

Уединение, дружба, любовь, мирные радости жизни, поэтическая мечта, преклонение "чувствованиям" и "сердцу", отрицание "холодного рассудка" вот темы, определившиеся в ранних элегических стихах Батюшкова. Одновременно выступает тема природы, одушевленной, как бы участвующей в радостях поэта: Луга веселые велены, Ручьи прозрачны, милый сад, Ветвисты ивы, дубы, клены, Под тенью вашею - прохлад Ужель вкушать не буду боле? ("Совет друзьям", 1805 г.)

1812 г. вызвал у Батюшкова военные темы. Отсюда появляется его тяготение к оде. Одическая форма применена им в Стихотворении "Переход через Рейн", но ода уже не возрождена в ее торжественной форме; эти стихи переходят в элегические размышления, в которых от оды осталась широта темы (исторический пробег и картины прошлого вначале) и обязательный финал.

К этому же времени относится послание Дашкову, рисующее впечатление от разоренной Москвы, а также военные романсы Батюшкова, в числе их знаменитый "Гусар".

В ответ на события отечественной войны 1812, Батюшков создал образцы гражданской поэзии, патриотический настрой которых соединяется с описанием глубоко индивидуальных переживаний автора:

… пока на поле чести За древний град моих отцов Не понесу я в жертву мести И жизнь и к родине любовь; Пока с израненным героем, Кому известен к славе путь, Три раза не поставлю грудь Перед врагов сомкнутым строем - Мой друг, дотоле будут мне Все чужды музы и хариты, Венки, рукой любови свиты, И радость шумная в вине! («К Дашкову», 1813)

У Батюшкова также соединены случайные произведения самого различного характера, иногда не типичные для его творчества басни, фрагменты переводных поэм, романсы, сказки, эпиграммы, Существенными являются два первых отдела. Что касается "посланий", то у Батюшкова они почти все написаны в том же роде, что и его "Пенаты": это дружеские послания шутливого характера. Подобные послания хотя и вызывали подражания, но дальнейшего развития не получили; послания поэтов, писавших после Батюшкова, принадлежат по большей части к иным разновидностям посланий и довольно скоро вообще отмирают в поэзии. Более жизнеспособным жанром была элегия. Если внимательно просмотреть состав отдела элегий в "Опытах" Батюшкова, то сразу явствует разнообразие входящих в него произведений. Здесь каждая новая элегия в каком-то отношении отличается от предыдущей. Ясно, что стихотворения, вошедшие в отдел элегий, уже перерастают рамки твердого жанра.

Батюшков стал главой так называемой «легкой поэзии», восходящей к традиции анакреонтики XVIII в., наиболее выдающимися представителями которой были Г.Р. Державин и В.В. Капнист («образец в слоге», как назвал его Батюшков). Воспевание радостей земной жизни - дружбы, любви - сочеталось в интимных дружеских посланиях Батюшкова с утверждением внутренней свободы поэта, независимости его от «рабства и цепей» феодально-абсолютистского общественного строя, чьим пасынком он остро себя ощущал. Программным произведением этого рода явилось послание «Мои Пенаты» (1811-12, опубл. 1814); по словам Пушкина, оно «…дышит каким-то упоеньем роскоши, юности и наслаждения - слог так и трепещет, так и льется - гармония очаровательна». Образцом «легкой поэзии» является стихотворение «Вакханка» (опубл. 1817).

В отношении поэтического мастерства образцами для Батюшкова были произведения античных и итальянских поэтов. Он переводил элегии Тибулла, стихи Т. Тассо, Э. Парни и др. Одно из наиболее прославленных сочинений Батюшкова элегия «Умирающий Тасс» (1817) посвящена трагической судьбе поэта - тема, настойчиво привлекавшая внимание Батюшкова.

В послевоенный период поэзия Батюшкова тяготеет к романтизму:

Ты помнишь, сколько слез младенцем пролил я! Увы! с тех пор добыча злой судьбины, Все горести узнал, всю бедность бытия. Фортуною изрытые пучины Разверзлись подо мной, и гром не умолкал! Из веси в весь, из стран в страну гонимый, Я тщетно на земли пристанища искал: Повсюду перст её неотразимый! («Умирающий Тасс», 1817)